Неточные совпадения
Варвара. Вздор все. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и
боится. Чего сама-то
боится, тем и других пугает. Даже все мальчишки в городе от нее прячутся, грозит на них палкой да кричит (передразнивая): «Все гореть в
огне будете!»
Скучно булькала вода в ручьях; дома, тесно прижавшиеся друг к другу, как будто
боялись, размокнув, растаять, даже
огонь фонарей казался жидким.
Ему казалось, что Лидия сама
боится своих усмешек и злого огонька в своих глазах. Когда он зажигал
огонь, она требовала...
— Эх, — вздохнул Яков и, плюнув в
огонь, привлек Лаврушку к себе. — Значит, так: завтра ты скажешь ему, что на открытом месте
боишься говорить, —
боишься, мы увидим, — так?
— А не
боитесь, что по
огню стрелять начнут?
— В детстве я ничего не
боялся — ни темноты, ни грома, ни драк, ни
огня ночных пожаров; мы жили в пьяной улице, там часто горело.
Бальзаминова. Брось, Миша, брось, не думай! Право, я
боюсь, что ты с ума сойдешь. Да что же это мы в потемках-то сидим! Ишь как смерклось. Пойду велю
огня зажечь.
Плохо верили обломовцы и душевным тревогам; не принимали за жизнь круговорота вечных стремлений куда-то, к чему-то;
боялись как
огня увлечения страстей; и как в другом месте тело у людей быстро сгорало от волканической работы внутреннего, душевного
огня, так душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле.
С ним можно не согласиться, но сбить его трудно. Свет, опыт, вся жизнь его не дали ему никакого содержания, и оттого он
боится серьезного, как
огня. Но тот же опыт, жизнь всегда в куче людей, множество встреч и способность знакомиться со всеми образовывали ему какой-то очень приятный, мелкий умок, и не знающий его с первого раза даже положится на его совет, суждение, и потом уже, жестоко обманувшись, разглядит, что это за человек.
— Нет, нет, — смеясь, отвечал он, — чего ты испугалась? Весь дом
боится его как
огня.
— Ничего: он ездил к губернатору жаловаться и солгал, что я стрелял в него, да не попал. Если б я был мирный гражданин города, меня бы сейчас на съезжую посадили, а так как я вне закона, на особенном счету, то губернатор разузнал, как было дело, и посоветовал Нилу Андреичу умолчать, «чтоб до Петербурга никаких историй не доходило»: этого он, как
огня,
боится.
«Осмелюсь доложить, — вдруг заговорил он, привстав с постели, что делал всякий раз, как начинал разговор, — я
боюсь пожара: здесь сена много, а
огня тушить на очаге нельзя, ночью студено будет, так не угодно ли, я велю двух якутов поставить у камина смотреть за
огнем!..» — «Как хотите, — сказал я, — зачем же двух?» — «Будут и друг за другом смотреть».
Веревкин особенно был озабочен составом присяжных заседателей и
боялся как
огня, чтобы не попали чиновники: они не пощадили бы, а вот купцы да мужички — совсем другое дело, особенно последние.
В ней слабо развито личное религиозное начало; она
боится выхода из коллективного тепла в холод и
огонь личной религиозности.
— Ставни заперты ли, Феня? да занавес бы опустить — вот так! — Она сама опустила тяжелые занавесы, — а то на огонь-то он как раз налетит. Мити, братца твоего, Алеша, сегодня
боюсь. — Грушенька говорила громко, хотя и в тревоге, но и как будто в каком-то почти восторге.
От моего Ермолая и от других я часто слышал рассказы о леснике Бирюке, которого все окрестные мужики
боялись как
огня.
Я спал плохо, раза два просыпался и видел китайцев, сидящих у
огня. Время от времени с поля доносилось ржание какой-то неспокойной лошади и собачий лай. Но потом все стихло. Я завернулся в бурку и заснул крепким сном. Перед солнечным восходом пала на землю обильная роса. Кое-где в горах еще тянулся туман. Он словно
боялся солнца и старался спрятаться в глубине лощины. Я проснулся раньше других и стал будить команду.
Китайцы
боялись его как
огня.
Днем мы видели изюбра; он пасся около горящего валежника. Олень спокойно перешагнул через него и стал ощипывать кустарники. Частые палы, видимо, приучили животных к
огню, и они перестали его
бояться.
Кроме товарищей да двух — трех профессоров, предвидевших в нем хорошего деятеля науки, он виделся только с семействами, в которых давал уроки. Но с этими семействами он только виделся: он как
огня боялся фамильярности и держал себя очень сухо, холодно со всеми лицами в них, кроме своих маленьких учеников и учениц.
В последний раз я видел его в Париже осенью 1847 года, он был очень плох,
боялся громко говорить, и лишь минутами воскресала прежняя энергия и ярко светилась своим догорающим
огнем. В такую минуту написал он свое письмо к Гоголю.
Таким образом, к отцу мы, дети, были совершенно равнодушны, как и все вообще домочадцы, за исключением, быть может, старых слуг, помнивших еще холостые отцовские годы; матушку, напротив,
боялись как
огня, потому что она являлась последнею карательною инстанцией и притом не смягчала, а, наоборот, всегда усиливала меру наказания.
— Молчи, баба! — с сердцем сказал Данило. — С вами кто свяжется, сам станет бабой. Хлопец, дай мне
огня в люльку! — Тут оборотился он к одному из гребцов, который, выколотивши из своей люльки горячую золу, стал перекладывать ее в люльку своего пана. — Пугает меня колдуном! — продолжал пан Данило. — Козак, слава богу, ни чертей, ни ксендзов не
боится. Много было бы проку, если бы мы стали слушаться жен. Не так ли, хлопцы? наша жена — люлька да острая сабля!
Боялся Рудникова весь Хитров рынок как
огня...
Подхалюзин
боится хозяина, но уж покрикивает на Фоминишну и бьет Тишку; Аграфена Кондратьевна, простодушная и даже глуповатая женщина, как
огня боится мужа, но с Тишкой тоже расправляется довольно энергически, да и на дочь прикрикивает, и если бы сила была, так непременно бы сжала ее в ежовых рукавицах.
Вышедшая из богатой семьи, Агафья испугалась серьезно и потихоньку принялась расстраивать своего мужа Фрола, смирного мужика, походившего характером на большака Федора. Вся беда была в том, что Фрол по старой памяти
боялся отца, как
огня, и не смел сказать поперек слова.
Рудниковые рабочие
боялись его, как
огня, потому что он на два аршина под землей видел все.
Крут был Лука Назарыч, и его
боялись хуже
огня.
Может быть, это было и неправда, на фабрике мало ли что болтают, но Наташка все-таки
боялась ласковой Аннушки, как
огня.
Холод проникает всюду и заставляет дрожать усталую партию, которая вдобавок, ожидая посланных за пищею квартирьеров, улеглась не евши и,
боясь преследования, не смеет развести большого
огня, у которого можно бы согреться и обсушиться.
С самого первого дня появления Лаптева в Кукар-ском заводе господский дом попал в настоящее осадное положение. Чего Родион Антоныч
боялся, как
огня, то и случилось: мужичье взбеленилось и не хотело отходить от господского дома, несмотря на самые трогательные увещания не беспокоить барина.
Стеклянная старинная чернильница с гусиными перьями — Родион Антоныч не признавал стальных — говорила о той патриархальности, когда добрые люди всякой писаной бумаги, если только она не относилась к чему-нибудь божественному,
боялись, как
огня, и
боялись не без основания, потому что из таких чернильниц много вылилось всяких зол и напастей.
Достаточно сказать, что у Лаптевых он был с детства своим человеком и забрал великую силу, когда бразды правления перешли в собственные руки Евгения Константиныча, который
боялся всяких занятий, как
огня, и все передал Прейну, не спрашивая никаких отчетов.
— Ноне народ вольный, дедушка, — заметил кто-то из толпы мастеровых. — Это допрежь того
боялись барина пуще
огня, а ноне что нам барин: поглядим — и вся тут. Управитель да надзиратель нашему брату куда хуже барина!
Стоя среди комнаты полуодетая, она на минуту задумалась. Ей показалось, что нет ее, той, которая жила тревогами и страхом за сына, мыслями об охране его тела, нет ее теперь — такой, она отделилась, отошла далеко куда-то, а может быть, совсем сгорела на
огне волнения, и это облегчило, очистило душу, обновило сердце новой силой. Она прислушивалась к себе, желая заглянуть в свое сердце и
боясь снова разбудить там что-либо старое, тревожное.
— Не
бойся, Вася, не
бойся! — ободрила она меня, подойдя к самым ногам Тыбурция. — Он никогда не жарит мальчиков на
огне… Это неправда!
— Лукавый старикашка, — сказал Веткин. — Он в К-ском полку какую штуку удрал. Завел роту в огромную лужу и велит ротному командовать: «Ложись!» Тот помялся, однако командует: «Ложись!» Солдаты растерялись, думают, что не расслышали. А генерал при нижних чинах давай пушить командира: «Как ведете роту! Белоручки! Неженки! Если здесь в лужу
боятся лечь, то как в военное время вы их подымете, если они под
огнем неприятеля залягут куда-нибудь в ров? Не солдаты у вас, а бабы, и командир — баба! На абвахту!»
«Дьявола, говорят, надо
бояться паче
огня и меча, паче глада и труса; только молитва божья отгоняет его, аки воск, тает он пред лицом господним».
Александр
боялся встречи с дядей, как
огня. Он иногда приходил к Лизавете Александровне, но она никогда не успевала расшевелить в нем откровенности. Он всегда был в беспокойстве, чтоб не застал дядя и не разыграл с ним опять какой-нибудь сцены, и оттого всегда сокращал свои визиты.
— Батюшка, князь Афанасий Иванович, как тебе сказать? Всякие есть травы. Есть колюка-трава, сбирается в Петров пост. Обкуришь ею стрелу, промаху не дашь. Есть тирлич-трава, на Лысой горе, под Киевом, растет. Кто ее носит на себе, на того ввек царского гнева не будет. Есть еще плакун-трава, вырежешь из корня крест да повесишь на шею, все тебя будут как
огня бояться!
В довершение всего он нередко огрызался против матери и в то же время
боялся ее, как
огня.
Вся улица
боится ее, считая колдуньей; про нее говорят, что она вынесла из
огня, во время пожара, троих детей какого-то полковника и его больную жену.
Боясь сделать усилие, чтобы вырваться из губящих нас условий только потому, что будущее не вполне известно нам, мы похожи на пассажиров тонущего корабля, которые бы,
боясь сесть в лодку, перевозящую их на берег, забились бы в каюту и не хотели бы выходить из нее; или на тех овец, которые от страха
огня, охватившего двор, жмутся под сарай и не выходят в открытые ворота.
Творожков — человек простой, ученый на медные деньги, сам разжился, вид у него суровый, говорит он мало, держит себя строго и важно; мальчики его, Вася и Володя,
боятся его, как
огня.
Обедали в маленькой, полутёмной комнате, тесно заставленной разной мебелью; на одной стене висела красная картина, изображавшая пожар, —
огонь был написан ярко, широкими полосами, и растекался в раме, точно кровь. Хозяева говорили вполголоса — казалось, в доме спит кто-то строгий и они
боятся разбудить его.
Шуму и крику в доме он
боялся как
огня и тотчас же всем уступал и всему подчинялся.
А так как обыватели Навозного искони
боялись вольнодумства пуще
огня, то они не только не обращали внимания на вопли жертв, но, напротив, хвалили Феденьку и подстрекали его к новым подвигам.
О служебном поприще Степана Михайловича я мало знаю; слышал только, что он бывал часто употребляем для поимки волжских разбойников и что всегда оказывал благоразумную распорядительность и безумную храбрость в исполнении своих распоряжений; что разбойники знали его в лицо и
боялись, как
огня.
С тех пор он жил во флигеле дома Анны Якимовны, тянул сивуху, настоянную на лимонных корках, и беспрестанно дрался то с людьми, то с хорошими знакомыми; мать
боялась его, как
огня, прятала от него деньги и вещи, клялась перед ним, что у нее нет ни гроша, особенно после того, как он топором разломал крышку у шкатулки ее и вынул оттуда семьдесят два рубля денег и кольцо с бирюзою, которое она берегла пятьдесят четыре года в знак памяти одного искреннего приятеля покойника ее.